Еремей Школьник родился в 1907 году, в начале 1930-х переехал в Ленинград, работал учителем рисования и черчения в школе. В 1941-м был призван в армию, принимал участие в обороне Пулковских высот. После снятия блокады вернулся на педагогическую работу. В 1946 году стал первым директором организованного им художественного педагогического училища № 2.

В 1980-х годах Е.С.Школьник писал мемуары, к настоящему времени утраченные. Умер он в 1986 году. Вдова Еремея Семеновича передала мне сохранившуюся главу книги мемуаров моего учителя и фотографии его карандашных рисунков. Среди них — портрет преподавателя Марка Шагала Ю.М.Пэна, у которого учился и Е.С.Школьник, а также копия с карандашного портрета М.Шагала работы Ю.М.Пэна. Насколько нам известно, этот портрет М.Шагала до настоящего времени оставался неизвестным.

Марк Шагал. Копия Е.С.Школьника с рисунка Ю.М.Пэна. 1921–1922

Ю.М.Пэн. Рисунок Е.С.Школьника. 1921–1922

Город Витебск — моя родина. Я родился в семье сапожника за девять лет до начала Великой Октябрьской революции. Дореволюционный Витебск я помню очень хорошо. Помню дом на Суворовской улице, в котором мы жили. Рядом был двор, на котором изготавливали цементные трубы; за этим двором был длинный деревянный забор, за которым находилось духовное училище. В здании училища перед революцией жили военнопленные австрийцы.

Квартал Суворовской улицы, в котором мы жили, находился между двумя Ветреными улицами — 1-й Ветреной и 2-й Ветреной (так эти улицы были не случайно названы). Эти улицы были перпендикулярны Суворовской и спускались к Двине. Местами спуск к реке был довольно крутой. По 2-й Ветреной улице мы, малыши и взрослые ребята, зимой на санках неслись до самой Двины. Возвращаться, конечно, с санками было довольно далеко и тяжело, но интересно.

Дом, в котором мы жили, был полутораэтажный. Нижняя часть дома кирпичная; окна с улицы выступали на 10-15 см над тротуаром. Мы жили в нижней части дома, в которой были две квартиры с разными входами со стороны двора. Это была полуподвальная часть дома. Из трех небольших окон нашей квартиры мы видели прохожих снизу. Над нами, в деревянной части, жил хозяин дома.

Семья у нас была большая. Жили очень скромно. Папа не разгибая спины работал с утра до позднего вечера. Мама хлопотала по хозяйству. Мы с раннего детства были приучены к труду и многое делали сами: пилили, кололи и складывали дрова в сарае, выносили помои, пришивали заплаты к штанам, я выполнял очень несложный ремонт своих ботинок. Мы хорошо владели сапожными и другими инструментами. Обычно старшие сестры и братья по-своему воспитывали младших, а старшая сестра зорко следила за всеми нами.

Большой двор, на котором мы жили, был весь занят бревнами, досками и сараями для сушки и хранения досок. Это был пильный двор. Целыми днями работали пильщики на высоких козлах: попарно — один пильщик наверху, другой внизу. В обеденный перерыв пильщики всегда ели черный хлеб со свиным салом, который они резали перочинным ножом на небольшие кубики. Это были добрые бородатые «дяденьки», которые к нам, детям, относились хорошо.

Двор был весь засыпан опилками. За много лет слой опилок местами вырос не меньше, чем на полметра. Для ребят наш двор был просто раем. Между досками, бревнами и сараями мы играли. Магазинных, купленных игр и игрушек у нас никогда не было. Сами делали себе мечи и щиты, «рюхи» для игры в городки, сами рисовали и вырезали из жести и картона ордена, медали, шлемы и другие головные уборы. Товарищей у нас всегда было много. Своей жизнью мы были очень довольны.

Витебск казался мне хорошим, большим и широко раскинувшимся городом. В нем было все, что полагается губернскому городу. Холмистая местность, реки, разделяющие Витебск на части, придавали городу особую красоту. Витебск разделен Западной Двиной на восточную — левую и западную — правую части. По Двине ходили пассажирские пароходы с колесами-лопастями с двух сторон; гнались длинные плоты. Левый — восточный берег Двины — высокий, гористый, правый — низкий, более пологий и ровный. В Двину впадали две извилистые речки: Витьба и Лучёса. Витьба очень красивая, живописная речка с зелеными и местами обрывистыми берегами.

В центре города выделялась своей высотой каланча. Рядом с Суворовской улицей, на высоком берегу Двины был губернаторский сад с большим монументом-обелиском из красного полированного гранита в честь героев Отечественной войны 1812 года. Слева, в этом же саду, стоял большой каменный особняк — губернаторский дом. Левее, на самой высокой части берега Двины, на Успенской горке стоял величественный белый собор. С этого места была хорошо видна правобережная часть города.

В центре Витебска была площадь с самым большим в городе собором. На этой Соборной площади сходились четыре улицы: Смоленская, Гоголевская, Замковая и Задуновская.

По городу, задолго до революции, ходили трамваи. Они ходили по главным улицам — Смоленской, Замковой, по мосту через Двину и далее — по очень узкой Вокзальной улице до большого красивого железнодорожного вокзала. Ходил ли тогда трамвай через Соборную площадь по прямой, очень холмистой Гоголевской улице, — не помню. Я хорошо помню, что в каждом трамвае около входа стоял очень важный на вид кондуктор в специальной форме с кожаной сумкой через плечо; в руках у кондуктора был набор трамвайных билетов. Перед отправкой вагона кондуктор тянул за висячий ремень, после чего раздавался звон колокольчика и трамвай продолжал свой путь.

Одной из основных улиц на левой стороне Двины была Смоленская. Она начиналась на городской базарной площади и кончалась на Соборной площади. Смоленская улица, как и другие центральные улицы Витебска, была застроена двухэтажными, реже — трехэтажными каменными домами. Большая часть домов была оштукатурена и покрашена в белый цвет. У Смоленской базарной площади стоял большой Городской театр с ярусами, галеркой и просторным партером. Кстати, на правой стороне города, на Канатной улице, был второй, достаточно большой деревянный театр Тихантовского (так звали владельца театра).

На Смоленской улице были почта и телеграф, много магазинов, аптека Вайнкопа, две фотографии (Блюмина и Маковского), гостиница и кафе, женская гимназия Черновой (мужская гимназия, Александровская, находилась недалеко, в другом районе); на Смоленской улице, у самой Витьбы, была еврейская начальная школа Хавкиной; каланча возвышалась на этой же улице рядом с «садиком Липки», недалеко от которого находился второй небольшой сквер. Садики выходили и на параллельную Суворовскую улицу. На Смоленской улице был кинематограф «Рекорд». Второй кинотеатр «Кино-Арс» находился на Замковой улице, а недалеко от него, на другой улице, ближе к Двине был третий кинотеатр «Иллюзион». Были ли другие кинотеатры, не знаю.

В остальной части города были и каменные и деревянные одноэтажные и полутораэтажные дома. Окраина Витебска состояла только из деревянных домов. Район «Песковатики» был почти весь построен на песке. Между рядами деревянных домов был только песок. Не было тротуаров, не было и специальной проезжей части — сплошной песок. Большая часть улиц в городе была вымощена булыжником, тротуары асфальтировались.

К достопримечательностям города относится несколько рынков-базаров. На одних торговали картошкой, фруктами, овощами, мясом, рыбой и т.п., на других — сеном, дровами, лошадьми и т.д. За высоким забором, на так называемой Конной площади, около Суражского тракта находилась тюрьма. В том же районе, на Суражском тракте, было несколько постоялых дворов. На некоторых боковых улицах в городе всегда стояли ряды извозчиков. За всем этим зорко следили блюстители порядка — городовые.

В Витебске жили кустари-ремесленники, мелкие и крупные торговцы, приказчики, чиновники, учителя и относительно много врачей. В городе было много бедных семей и нищих, которые жили только подаяниями. У Соборной площади, в начале Гоголевской улицы, жил и успешно работал художник Юрий Моисеевич Пэн, известный далеко за пределами Витебска.

По национальному составу населения до Великой Октябрьской революции Витебск являлся типичным городом для Белоруссии. В нем жили главным образом белорусы, русские, евреи и поляки. (Неслучайно в двадцатых и тридцатых годах на штампах учреждений Белоруссии гравировались надписи на четырех языках. Да и на государственном гербе Белоруссии в то время надписи также были сделаны на четырех языках.)

В городе было несколько соборов и много церквей. На Замковой улице была небольшая, оригинальная каменная, оштукатуренная, очень древняя церковь (говорили, что она построена в XII веке. В настоящее время этой церкви нет. А жаль!). Далеко от центра города, в нижней его части, на левой стороне Двины, стояла замечательная, очень старая, большая деревянная, потемневшая церковь, так называемая черная церковь. (Художники часто ее рисовали и писали.)

Кроме православных церквей в Витебске были богатые католические церкви; были бедные, богатые и две очень богатые синагоги, в которых по праздникам пели специально приглашенные канторы-артисты и хор мальчиков.

Но, несмотря на это, у большей части населения города (в чем убедили и первые годы революции) особого рвения к религии не было.

* * *

Первая мировая война и Гражданская война непосредственно Витебска не задели. Население города значительно меньше испытывало голод и другие невзгоды, чем население Петрограда и других городов. Кроме того, Витебск не знал разрушений. Многие художники, музыканты из разных городов устремились в Витебск. В течение пяти-шести лет после революции город стал культурным и художественным центром. В Витебске были организованы консерватория под руководством профессора Штейна, знаменитого музыканта Малько, Художественно-практический институт, открыты библиотеки, клубы, школы.

Художники принимали самое деятельное участие в оформлении города: были расписаны заборы и трамваи, проводились выставки работ студентов института, строились временные памятники политическим деятелям и т.д.

В Витебске работали тогда художники самых различных направлений. На выставках и в дискуссиях, которые состоялись в институте и вне его, художники отстаивали свои взгляды и точки зрения на пути развития нового революционного искусства. Диспуты проходили очень бурно. Мы, малыши, сидели и слушали выступления ораторов, затаив дыхание, зачастую ничего не понимая; но нам все это было очень интересно.

В институте были отдельные мастерские у художников Марка Шагала, Юрия Моисеевича Пэна (убежденного реалиста), супрематиста Казимира Малевича, графика Л.Лисицкого и др.

Детская группа, в которой я занимался, была при мастерской Малевича. Нами руководила ученица Малевича Коган (небольшого роста, худенькая женщина средних лет). Основным видом и содержанием занятий в детской группе было копирование с «картин» Малевича. Мы старательно перерисовывали квадраты, прямоугольники, круги и раскрашивали их акварельными красками. Чаще всего геометрические фигуры на полотнах Малевича были изображены на белом фоне. Композиция фигур на многих картинах была сложная: геометрические фигуры часто пересекались и частично прикрывали друг друга. Все это производило впечатление чего-то единого целого, находящегося в постоянном движении (так, по крайней мере, говорили взрослые, поклонники Малевича).

Одновременно с занятиями в институте, в 1921 г. и частично в 1922 г., во время летних каникул, около трех-четырех месяцев я учился на дому у Ю.М.Пэна. Его большая квартира была вся завешана картинами. Юрий Моисеевич в то время уже был пожилым, седым человеком. Семьи у него не было. Он в этой квартире жил со своей старенькой сестрой. Среди его работ были замечательные тематические картины и портреты. На самом видном месте висела его большая картина «Развод». Я рисовал у Пэна только карандашом. Рисовал гипсы, включая голову Давида Микеланджело, копировал несложные картины и портреты, выполненные художником. Однажды Юрий Моисеевич предложил мне нарисовать с написанного им портрета его ученика, художника М.Шагала. Пэн его характеризовал как необузданного человека, но очень талантливого художника. Молодой Марк Шагал был красивый и привлекательный мужчина. (Не случайно большой портрет Шагала был на долгое время выставлен в витрине лучшего фотографа города Маковского.)

Все рисунки, выполненные мной у Пэна, до сих пор у меня сохранились.

Особый интерес в институте вызывали у нас, детей, просмотры работ студентов мастерской Малевича. Бывало, студенты выносят большой белый холст, на котором изображен один лишь красный или черный квадрат. Ставили или вешали холст последовательно в одном, другом и третьем месте; студенты с серьезным видом разглядывали квадрат и спорили о том, в каком случае этот квадрат лучше смотрится и находится в большем движении.

Очень интересным был просмотр работ студентов мастерской Марка Шагала. Мне особенно запомнилась одна постановка. На больших холстах почти в натуральную величину была изображена одна и та же сидящая натурщица с гитарой. Удивительно для нас, детей, было то, что натурщица, гитара и фон были изображены зелеными. Как будто бы все смотрели на натуру через зеленые стекла. (Значительно позже я понял, какова была цветовая задача для такой постановки.) Помню также, что рисунок натурщицы с гитарой был выполнен реалистически.

Институт находился на небольшой тихой улице (в районе ул.Гоголя) в большом белом особняке бывшего витебского богача Вишняка. При особняке был сад, в котором студенты института часто рисовали, гуляли и спорили. Через некоторое время на фасаде дома появилась надпись, выполненная большими буквами: «Дай бог, чтобы каждый так шагал, как Марк Шагал!».

Между художественным институтом и консерваторией существовала тесная связь. В большом круглом зале института стоял рояль. В этом зале устраивались концерты силами преподавателей консерватории. Все это было необычно и интересно. Бурная жизнь, концерты и частые выставки в институте создавали у всех нас повышенный настрой.

Вне института художественная жизнь города также била ключом. Я уже писал, что все заборы, трамваи и частично фасады многих домов были расписаны разными фигурами и лозунгами вроде: «Владыкой мира будет труд!», «Мы наш, мы новый мир построим!», «Искусство принадлежит народу!», «Ученье — свет, неученье — тьма» и др. Росписи на трамваях напоминали супрематические картины, изображающие различные геометрические фигуры и в беспорядке написанные буквы лозунга. На заборах чаще всего изображались до предела обобщенные рисунки фигур рабочих в синих блузах, несущих бревно или размахивающих большим молотом и бьющих по наковальне; или фигуры широко шагающего художника с палитрой и кистями в руках на фоне неба и условно изображенного, где-то вдали, города с фабричными трубами. Символом просвещения был горящий факел на фоне раскрытой книги. Плакаты с такими символами и лозунгами были вывешены на многих домах.

В скверах были установлены бетонные бюсты Карла Маркса, Карла Либкнехта, исполненные предельно условно в кубистическом стиле.

На площади Свободы (прежней Соборной площади) почти каждый вечер, как только стемнеет, демонстрировали на огромном экране немые кинофильмы, которые собирали большие толпы народа.

В Витебске существовали детские и юношеские клубы, проводившие большую воспитательную работу. В юношеском клубе имени еврейского писателя И.Л.Переца, в котором и я состоял членом, были: большой замечательный хор, драматический кружок, мастерская и художественный кружок, которым руководил еще молодой тогда художник С.Б.Юдовин. До сих пор у меня в памяти очень красиво исполненная Юдовиным афиша одним синим карандашом, к постановке драматического кружка «Лесной царь». С удовольствием вспоминаю исполнение нашим хором песни «Радость» из финала 9-й симфонии Бетховена, «Осенней песни» Мендельсона и др.

В городе один за другим возникали театральные любительские коллективы. Были организованы театры для взрослых и детей из талантливых актеров-любителей. Спектакли собирали большое количество публики. Среди любительских студий и театров для взрослых особенно выделялся театр под руководством Миндлина (в дальнейшем — киноактера) с участием часовщика Хазака (в дальнейшем актера московского театра), талантливых портного Беркмана и молодой, красивой женщины Жени Алескер и др. Этот театр ставил главным образом классические пьесы.

Среди детских театров выделялся «Школьный театр». Этот театр ставил в основном сказки: «Золушку», «Заколдованного принца» и др. Были и небольшие молодежные группы актеров-любителей, которые выступали с концертами и одноактными пьесами в клубах. Артисты читали стихи, ставили одноактную пьесу «Марат» и др. Особенно выделялась группа актеров под руководством и при участии талантливых Моина и А.М.Гуревича.

В итоге я хочу сказать следующее. Мне, семи-девятилетнему мальчишке, нигде не бывавшему, дореволюционный Витебск казался самым лучшим городом и что в этом городе люди живут хорошо. На самом деле, вспоминая сейчас все, что видел, я убеждаюсь в том, что мой город был в основном городом бедных, работящих или ищущих заработка людей. Это были кустари-ремесленники с большими семьями, рабочие по найму, мелкие лавочники, в лавчонках которых было товара на несколько рублей; были и такие, у которых не было профессии. Таких можно было встретить на базарах, неизвестно чем зарабатывающих несколько копеек в день. Большая часть населения питалась главным образом «бульбой» (картофелем); редко ели мясо.В гимназиях учились дети более или менее зажиточных родителей. Еврейские дети посещали только «хедер», в которых невежественные «ребе» (учителя) учили только библии и молитвам. В театрах большая часть витебчан не бывала; жила в основном без особых интересов и однообразно.

Только Великая Октябрьская социалистическая революция принесла в Витебск большое оживление. Провинциальный, полуграмотный белорусский город с первых же дней революции начал жить настоящей, содержательной и интересной жизнью.

Ленинград, 1986 г.

Публикация О.Н.Ермаковой

http://www.nasledie-rus.ru/podshivka/7518...

С благодарностью Денису Яковлеву!

***

Валерий Шишанов. «Об утраченном потрете Марка Шагала работы Юрия Пэна»

Бюллетень Музея Марка Шагала. Вып. 14. Витебск, 2006. С. 110—111.

Юрий Пэн был плодовитым мастером портрета и к одной и той же модели мог возвращаться неоднократно. Среди сохранившихся портретов учеников художника известны два портрета Иезекиеля Мальцина1 (оба находятся в Витебском областном краеведческом музее, далее — ВОКМ), Льва (Лейбы) Шульмана2 (оба находятся в ВОКМ) и Иосифа Туржанского3 (по одному — в ВОКМ и Национальном художественном музее Беларуси, далее — НХМ РБ).

До последнего времени широкую известность получил только один из портретов Шагала работы Пэна (около 1915 г., НХМ РБ)4, на котором Марк изображен в шляпе, с палитрой в руках. Но он был не единственным. Изучение архивных документов позволяет говорить о том, что в свое время список портретных пар не ограничивался тремя учениками.

Так, в описи, составленной 17 февраля 1937 г. Комиссией по делам искусств при СНК БССР (еще при жизни Ю. Пэна), встречаем уже упомянутые портреты Шульмана5, а также по два портрета Оскара Мещанинова6, Рувима (Ильи) Мазеля7 и Марка Шагала8. По акту, датированному 29—31 мая 1939 года9, портреты были переданы Витебской картинной галерее имени Ю.М. Пэна (открылась 12 июня 1939 г.). В списке картин, находящихся в запаснике галереи, находим более подробные сведения о портретах Шагала: «16. "[Портрет] художн[ика] Шагала" холст масл[о] 56 × 41», «237. "Портрет худ[ожника] Шагала" карт[он] масло 49 × 69»10.

Рисунок Е. Школьника с портрета М. Шагала работы Ю. Пэна

Рисунок Е. Школьника с портрета М. Шагала работы Ю. Пэна.

Что собой представлял второй портрет Шагала, можно было бы только догадываться, если бы не опубликованный недавно рисунок с него Еремея Школьника (1907—1986). Школьник учился у Ю. Пэна в начале 1920-х годов и вспоминал следующее: «Я рисовал у Пэна только карандашом. Рисовал гипсы, включая голову Давида Микеланджело, копировал несложные картины и портреты, выполненные художником. Однажды Юрий Моисеевич предложил мне нарисовать с написанного им портрета его ученика, художника М. Шагала. Пэн его характеризовал как необузданного человека, но очень талантливого художника. Молодой Марк Шагал был красивый и привлекательный мужчина. (Не случайно большой портрет Шагала был на долгое время выставлен в витрине лучшего фотографа города Маковского)»11.

Вертикальная композиция рисунка Школьника заставляет усомниться в размерах, указанных в списке картин галереи Ю. Пэна. Если в первом случае («56 × 41») они неплохо накладываются на портрет из НХМ РБ (57,5 × 42 см), то во втором («49 × 69») обнаруживается несоответствие. Но сравнение параметров, сохранившихся работ, с их размерами по списку дает основание говорить, что при описании не соблюдалось правило указывать высоту на первом месте. Например, размеры «Портрета художника Туржанского» — «53 × 72»12. В действительности — 71 × 56 см. Таким образом, очевидно, что и в случае с портретом Шагала числа следует поменять местами — 69 × 49 см.

Знакомство с «копией» портрета Шагала послужило толчком к более внимательному рассмотрению произведений Пэна, на втором плане которых в интерьере можно увидеть другие его картины. И обнаружилось, что изображение утраченного портрета присутствует на автопортрете Ю. Пэна «Завтрак» (около 1932 г., НХМ РБ)13 — это вторая картина слева в верхнем левом углу полотна.

Ю. Пэн. Автопортрет в шляпе. 1922 г.

Ю. Пэн. Автопортрет в шляпе. 1922 г.

Но лучше (хотя и не полностью) картина видна на картине Ю. Пэна «Автопортрет в шляпе» (1922 г., НХМ РБ). Портрет Шагала занимает весь верхний левый угол и уходит за край холста. Причем, он дается в зеркальном отражении (лицо повернуто влево). Это можно объяснить тем, что Ю. Пэн прибегнул к известному приему и писал свой портрет, глядя в зеркало. Не случайным представляется и то, что художник не ограничился туманным наброском, а довольно отчетливо прописал образ своего самого известного ученика и расположил картину так, что его изображение проецируется на Шагала, вероятно, желая тем самым подчеркнуть преемственность между учителем и учеником, свое продолжение в нем.

Точная датировка утраченного портрета вызывает затруднения. Известные фотографии, на которых Марка Шагала можно увидеть в аналогичных предметах одежды, датируются в промежутке от 1910 до 1917 г., но снимка, полностью соответствующего портрету по всем трем предметам (пиджак, галстук, рубашка), не выявлено.

Отметим и то, что есть основания включить с состав иконографии Марка Шагала еще два изображения, хотя такой прирост и получился за счет дублирования одной и той же картины на автопортретах Ю. Пэна.

Валерий Шишанов,

г. Витебск, Беларусь

Примечания

1. Дашковская Т. «Передайте ему мой привет...» // Шагаловский международный ежегодник, 2004: В 2-х т. Витебск, 2005. Т. 1. С. 28—33. Портреты поступили в ВОКМ из собрания И. Мальцина.

2. Репродукции см: Казовский Г. Художники Витебска. Иегуда Пэн и его ученики. = Kasovsky G. Artists from Vitebsk. Yehuda Pen and his pupils. Москва : «Имидж», 1992. Т .II. [ Шедевры еврейского искусства = Masterpieces of Jewish Art]. В 1992 г. портреты Л. Шульмана были переданы из НХМ РБ в ВОКМ.

3. Там же. В 1992 г. один из портретов был передан из НХМ РБ в ВОКМ.

4. Там же.

5. Государственный архив Витебской области (далее — ГАВО), ф. 1947, оп. 1, д. 79, л. 10, 14 (№ № 289, 402).

6. Там же, л. 10, 12 (№ № 271, 360).

7. Там же, л. 10, 21 об. (№ № 277, 654).

8. Там же, л. 17, 23 (№ № 514, 718).

9. ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 99, л. 7 об, 8 об, 9 об, 11, 13 об, 14 об.

10. ВОКМ, н/а, ед.хр. 927/6, л. 1, 5.

11. Школьник Е. Витебск моей юности. Публикация О.Н. Ермаковой // Наше наследие. 2005. № 75—76. С. 184, 185.

12. ВОКМ, н/а, ед. хр. 927/6, л. 5. № 210.

13. Репродукцию см: Скарбы Нацыянальнага мастацкага музэя Рэспублікі Беларусь. Мінск: ООО «Белпрынт», 2004. С. 81.

http://www.m-chagall.ru/library/ob-utrach...